Имитация – это болезнь сегодняшней системы управления

Накануне крупнейшего события в сфере закупок мы продолжаем цикл интервью с многолетними партнерами ежегодного Форума-выставки «ГОСЗАКАЗ». На наши вопросы отвечает  член Коллегии (министр) по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии, академик РАН, глава редакционного совета сетевого издания «Цифровые Закупки» Сергей Глазьев.

– Сергей Юрьевич, летом 2020 года Россия  приняла закон о квотировании закупок у российских товаропроизводителей. Можно ли считать принятие такого закона поворотной точкой в экономической политике Правительства РФ, ведь закон предполагает элемент государственного планирования?.. 

– Да, это мог бы быть один из элементов государственного планирования. Если бы в рамках исполнения Закона «О стратегическом планировании» правительство, на основании долгосрочного прогноза научно-технического развития, определило бы «узкие» места в модернизации и развитии нашей экономики на основе нового технологического уклада, затем разработало бы целевые программы по их «расшивке» и заключило бы с предприятиями специнвестконтракты на осуществление инвестиций в создание соответствующих производств, то квоты на госзакупку новой высокотехнологической продукции действительно стали бы существенным элементом всей системы планирования. Например, Президент принял решение о выпуске отечественного инсулина на основе штамма, разработанного в Институте молекулярной биологии РАН. Правительство разработало соответствующую программу, включающую объемы производства и потребления, значительная часть которого идет как раз через госзакупки. Корпорация Ростех заключила бы с Минпромторгом и Правительством Московской области специнвестконтракт на создание соответствующего производства в г. Пущино, в котором есть необходимый для этого научно-технический потенциал, а Минздрав дал бы гарантию на закупки хотя бы половины планируемого объема производства. Это, кстати, реальный пример, в котором были все указанные составляющие, кроме специнвестконтракта и гарантий Минздрава. И миллионы наших диабетиков до сих пор «сидят» на импортном инсулине, который оплачивает бюджет, хотя наш ничем не хуже и в свое время успешно производился для нужд Москвы. Из этого следует, что в планировании нужна системность, сумма отдельных элементов его не  может заменить. Так же, как любой организм не является простой суммой его органов – важны взаимосвязи между ними.

–  В своей антикризисной программе Вы предложили расширить в 2-3 раза кредитование реального сектора экономики, сфокусировав денежную эмиссию на рефинансировании коммерческих банков под обязательства промышленных предприятий. Удалось ли подвинуть хотя бы на миллиметр позиции финансового блока по данному вопросу? Согласны ли в Минфине, Центробанке или Минэкономразвития с таким сценарием развития?

– К сожалению, нет. Банковское лобби сегодня абсолютно  доминирует в принятии  решений в области макроэкономической политики. Им выгодны высокие процентные ставки и искусственно создаваемый дефицит денег, который дает им неограниченную власть в экономике. И они хотят этой властью распоряжаться по своему усмотрению, включая вывоз капитала и залоговое рейдерство успешно работающих заемщиков. Поэтому ЦБ, обслуживая их интересы и интересы валютных спекулянтов, последовательно блокирует все предложения по изменению проводимой политики, которая уже обошлась стране в 30 трлн руб. недопроизведенной продукции и 15 трлн несделанных инвестиций.

– Нужна ли России точечная индустриализация со штучным производством? К чему этот минимализм? Почему промышленность не получает от профильных министерств массовые заказы?

– У нас же рыночная экономика, в которой профильные министерства являются регуляторами, а не заказчиками. За исключением Минобороны, Минздрава, Минкульта, Миннауки, Минпросвещения, в ведении которых находятся бюджетные учреждения и организации, «экономические» министерства закупают только столы и ручки, необходимые для написания нормативных актов. Что касается «точечной индустриализации», то таковой быть не может. Индустриализация – это, по определению, организация массового производства промышленной продукции. 

– В 2020 году государство выплатило долги оборонно-промышленного комплекса банковскому сектору, но удалось ли изменить саму систему кабальной зависимости предприятий от коммерческих финансовых структур?

– Нет, потому что процентные ставки по кредитам, в том числе выдаваемым госбанками госкорпорациям, превышают рентабельность последних. И в той мере, в которой они вынуждены привлекать кредиты для поддержания оборотных средств, они несут убытки в размере процентной ставки, которая не заложена в цены контрактов. 

– В таком случае, как Вы считаете, механизмы, выстроенные Минпромторгом и Правительством РФ для кредитования промышленности и для диверсификации оборонного комплекса, работают успешно? 

– Масштаб их работы нужно увеличить в десятки раз, чтобы это начало сказываться на макроэкономическом уровне. Полагаю, что некоторые ведомственные и отдельные приоритетные задачи они решают удовлетворительно. 

– Также одно из ваших эволюционных предложений – это освобождение от налогообложения всех расходов на НИОКР. Того же самого уже довольно долго добивается Союз машиностроителей России. Однако закон о НИОКР лежит под сукном уже четыре года. Нужен ли такой закон и готовы ли Вы лично участвовать в его разработке?

– Конечно. Надо сказать, что многое было в этом направлении сделано в период, когда Е.М. Примаков руководил Правительством, а затем Торгово-промышленной палатой России. Как председатель правительства он всячески поддерживал всемерное стимулирование инновационной активности, дав «зеленый свет» многим законодательным инициативам, включая «Бюджет развития». Затем полноценную систему мер подготовила ТПП России, которая была им предложена уже другому правительству. К сожалению, из-за блокирования этих инициатив фискальными органами, внедрить их в полной мере не удалось. 

– Сказывается ли на эффективности и технологическом потенциале российских производств смена формы собственности (имеется в виду переход из унитарных предприятий в АО) в позитивную или в негативную сторону?

– Знаете, в чем главное отличие российских рыночных реформ от китайских? Почему КНР начинала с уровня развития экономики вдвое меньшего, чем у нас, а сегодня в 5 раз нас превосходит? В КНР не было повальной приватизации госпредприятий в АО в пользу безответственных собственников. Там в течение первой пятилетки создания рыночных механизмов вообще не было института ограниченной ответственности. Назвался предпринимателем – бери всю полноту ответственности за исполнение своих обязательств на себя. Государство приучило частный бизнес к ответственному поведению, поэтому частный сектор вырос не на приватизации государственных предприятий, а на развитии своих при кредитной поддержке банковской системы.  А большинство российских приватизаторов, как мы знаем, превратило первоклассные заводы, НИИ и КБ в склады и торговые центры, демонтировав оборудование и уволив высококвалифицированных рабочих. Трансформация собственности должна проводиться не по политическим, фискальным или криминальным мотивам, как это до сих пор наблюдается у нас, а исходя из цели повышения эффективности его работы. То есть сначала нужен план развития предприятия, инвестиционная программа его реализации, а затем решение о привлечении частных инвесторов. Это азы науки об управлении развитием экономики. 

– В продолжение предыдущего вопроса, просим Вас отдельно прокомментировать такое явление, как девальвация института главных и генеральных конструкторов при смене формы собственности. Некоторые специалисты на местах считают, что таким образом разрушается вся сложившаяся десятилетиями производственная этика. Так ли это? Как с этим бороться?

– Да, собственниками большинства приватизированных предприятий стали случайные люди, скупившие их акции исходя из спекулятивных мотивов. В мегаполисах они рассматривали их как ценные объекты недвижимости, поэтому три четверти КБ и НИИ, расположенных как раз в центральных районах крупных городов, были перепрофилированы в торгово-складские помещения. Разумеется, фактическое уничтожение отраслевой науки, произошедшее вследствие повальной приватизации научно-производственных объединений «по частям», сопровождалось и резким падением статуса генеральных конструкторов, которых вытеснили ничего не смыслящие в инженерных науках «топ менеджеры». Последние рассматривали захваченные приватизаторами НИИ, КБ, опытные и серийные заводы как источник сиюминутной наживы. Поэтому от приватизированной высокотехнологической промышленности у нас мало что осталось, она сохранилась в основном в госкорпорациях. Бороться с этим можно только кропотливой работой по выращиванию конкурентоспособных сложных производственных цепочек, связывающих предприятия и институты различных форм собственности в жизнеспособные в условиях международной конкуренции воспроизводственные контуры. 

– Вопрос о диверсификации ОПК. Ваше мнение: является ли рыночная логика построения производственных процессов регрессивной для ОПК? Не кажется ли Вам, что, переводя оборонный комплекс на рыночные рельсы, мы выплескиваем самое главное, что еще удерживало эту систему от распада – элементы государственного планирования и заказа, контроль качества?

– Оборонный комплекс давно уже стоит на «рыночных рельсах». Проблема заключается в конкурентоспособности составляющих его предприятий. Те из них, в которых высокоспециализированные технологические процессы целиком ориентированы на выпуск продукции для государственного спроса, должны оставаться в государственной собственности во избежание конфликта интересов. Если же технологическая структура предприятия позволяет производить продукцию на рынок, то его коммерциализация вполне уместна. Это характерно для большинства предприятий ВПК, технологический потенциал которых достаточен для изготовления гражданской продукции. Многие из них выжили в 90-е годы, когда рухнул оборонзаказ, благодаря диверсификации. Международный опыт говорит о том, что наиболее устойчивыми и конкурентоспособными являются диверсифицированные корпорации, производящие как военную, так и гражданскую продукцию. Сочетание государственного и рыночного спроса одновременно придает устойчивость и необходимость бороться за место на рынке.

– Насколько опасными для национальной экономики являются прецеденты лжеимпортозамещения и так называемой «отверточной сборки» в РФ иностранной продукции под видом отечественной? Можно ли с этим бороться инструментами экономической политики, которые есть в распоряжении ЕАЭС? 

– Имитация – это болезнь сегодняшней системы управления. В том числе указанное Вами псевдоимпортозамещение методом не только «отверточной», но и промышленной сборки, если локализация составляет менее 70%. Ведь 100 рабочих мест, создаваемых на роботизированном конвейере, собирающем иномарку, уничтожают тысячи высококвалифицированных рабочих мест в технологических цепочках производства отечественных марок. Не нужно давать льгот под такое псевдоимпортозамещение. Формально органам ЕАЭС переданы функции установления таможенного тарифного и нетарифного регулирования, а также технического регулирования,  посредством которых защищается внутренний рынок. Но надо понимать, что все решения мы принимаем консенсусом государств-членов. Поэтому так важна разработка общей политики развития промышленности и экономики в целом, стратегическое  планирование развития ЕАЭС, которыми мы стали заниматься после утверждения Высшим Евразийским экономическим советом Стратегических направлений развития евразийской экономической интеграции до 2025 года 11 декабря прошлого года.

Беседовал главный редактор сетевого издания “Цифровые закупки” Павел Лисин