Пандемия поставила перед Российской Федерацией множество вопросов в самых разных отраслях и проверила на прочность отечественную медицину. Как и вся национальная экономика, она оказалась на распутье – двигаться дальше в лучезарный свободный рынок или попытаться обеспечить себе национальный запас прочности, сконцентрировав усилия на собственном производстве лекарств и медтехники?
Существует точка зрения, что соревноваться с мировыми фармконцернами бессмысленно, что разумнее отдаться на милость крупному капиталу и попытаться настроить взаимовыгодное сотрудничество. Под сотрудничеством подразумевается работа местных уцелевших отечественных научных институтов на иностранный фармкомплекс – и локализация производимых выгод для населения. Потребуется выстроить систему сдержек и противовесов для зарубежного фармсектора: с условием похожим на формулу из инструкции для лекарств (когда «предполагаемый вред не превышает предполагаемой выгоды»).
Однако есть и примеры автономного развития. Почему нищая Куба, весь пятилетний бюджет которой сравним с годовой выручкой концерна Байер, производит лекарства не хуже, чем гигантские фармакологические концерны?
Медицина на Кубе – это часть плановой экономики. Государство контролирует не только лечение, но и профилактику заболеваний, огромные ресурсы вкладываются в фармацевтику. Принципиально важно, что это фарма, априори не ориентированная на прибыль. Государство не пытается заработать на болезнях. «Рентабельность» лекарства здесь не имеет значения. Приоритетом является именно разработка новых медикаментозных препаратов. О результативности такого подхода свидетельствует средняя продолжительность жизни: по последним статистическим данным, она равняется 76 годам. В пользу кубинской системы говорят цифры и такой факт как медицинский туризм. Ежегодно в эту страну приезжает более 20 000 людей со всех концов света для прохождения лечения в местных больницах и поликлиниках. Но еще больше гостей приезжает с целью оздоровительного туризма.
Не последнюю роль имеют и приоритеты самой системы. Не только лечить, а предупреждать. Кубинская система здравоохранения ставит во главу угла превентивную медицину, которая автоматом тащит за собой и развитую диагностику. Лечение онкологических заболеваний здесь одно их самых эффективных в мире. И, по сути – персонализированные медуслуги. О персонализации и превентивной диагностике некоторые фармацевтические гиганты пока только говорят, как о проектах будущего.
По официальной информации, на 1000 человек приходится восемь врачей, а за каждой семьей закреплен личный доктор. На сегодняшний день в стране насчитывается более 1300 больниц и поликлиник, курируемых министерством здравоохранения.
Для сравнения, количество больниц в огромной (по сравнению с Кубой) России с начала 2000-х сократилось в два раза – с 10,7 тыс. до 5,4 тыс., а к 2021—2022 годам количество больниц в стране достигнет 3 тыс., то есть уровня Российской империи в 1913 году.
Существует ли такой путь развития для России? Или лучше не рисковать, а принять участь фармацевтической колонии и найти механизмы сотрудничества с минимальным ущербом для населения и экономики страны.
Таблетки и сверхдоходы
Мировой рынок здравоохранения сегодня оценивается в 948 млрд евро или 1 трлн 200 млн долларов. Для сравнения весь ВВП России в 2019 году составил 1 трлн 600 млрд долларов. География распределения этого сверхприбыльного рынка выглядит не в пользу РФ. 72% приходится на долю США и Евросоюза, остальное – на долю иных государств, преимущественно находящихся в Азии.
Инвестиции в исследования и новые разработки 50 крупнейших фармкомпаний составляют ежегодно порядка 130 млрд долларов. А их бизнес-модель предполагает ежегодное реинвестирование 14% выручки от этого объема. При столь значительных вложениях в прикладную науку стоимость обслуживания одного пациента в Германии за последние 10 лет выросла в 1,5 раза (3163 евро 10 лет назад, 4544 евро на 2020 год).
Владимир Уйба, член Бюро Ассоциации (Лига содействия оборонным предприятиям), председатель комитета по развитию высокотехнологичной медицины, глава республики Коми:
– Структура себестоимости медицинской услуги. Что в нее входит? На производство лекарственного препарата приходится 2/3 всех расходов. Инвестиции в один препарат составляют от 300 млн – до 1 млрд долларов. Сами исследования в среднем длятся 10 лет, при этом лишь каждый десятый препарат подтверждает свою эффективность – период средней окупаемости составляет 10 лет. Фармпромышленность опережает по объему инвестиций в исследования автомобильную, аэрокосмическую, машиностроительную, химическую отрасли. К примеру, расходы на НИОКР крупнейшего фармконцерна Байер составили 5 млрд 300 млн евро. Сеть научных центров и акселераторов, работающих на эту компанию охватывает практически все страны мира.
По данным, которые озвучил в начале декабря Владимир Уйба в ходе заседания Бюро Союза машиностроителей России, выручка концерна составляет 43,5 млрд евро в 2019 году, что в 4 раза превышает экспортную выручку Рособоронэкспорта. Это значит, что каждый вложенный евро приносит 9 евро дохода.
Бизнес-модель научного развития фармкластера имеет платформенный или экосистемный характер. Байер занимается научно-исследовательскими разработками не только в фарм-отрасли, но и в сельском хозяйстве, ветеринарии и других отраслях хозяйственной активности человека.
– Это значит, что корпорации смотрят на человека комплексно, – поясняет Владимир Уйба. – Прогнозируя и проектируя: чем он питается, где это производится, чем его после этого лечить. Причем в эти исследования входит прогнозирование заболеваний и протокол лечения, а соответственно, производство препаратов и медоборудования.
Прямо конкурировать с транснациональными монстрами в гонке за создание аналогичных фармпрепаратов и оборудования – недостижимая цель. Однако, не вступая на путь прямой конкуренции, можно двигаться вперед, искать нестандартные решения с использованием сквозных технологий (в том числе и технологий ОПК) и фундаментальных научных наработок, доставшихся России в наследство от СССР. Например, в области физиологии, активного долголетия и создания природоподобных лекарственных препаратов (в том числе, биологически активных добавок). Такая стратегия развития могла бы стать ассиметричным ответом на доминирование транснациональных фармконцернов.
– Необходимо уходить от лобовой конкуренции с фарм-гигантами, выбирая альтернативный, ассиметричный путь развития, – уверен эксперт. – Исходя из данных статистики, очевидно, что западная модель здравоохранения не способствует росту долголетия.
Принцип возвратности инвестиций = похороны здравоохранения
Это происходит, в том числе и по причине преобладания маркетинговых приоритетов над гуманистическими. Западные концерны выбирают стратегию продвижения препаратов, так называемого «блок-бастерного» типа, т.е. препаратов с широким спектром действия для охвата максимально возможного объема рынка, с тем, чтобы обеспечить максимальную возвратность инвестиций. При этом риски производства препаратов с заданными свойствами столь велики, что не позволяют осуществлять разработку препаратов точечного действия, ориентированных на узкие сегменты рынка. В условиях свободного рынка они чисто физически не окупают вложенных инвестиций.
– В результате, мы получаем модель здравоохранения западного типа, где человеком начинают заниматься, по сути, только тогда, когда он уже заболел, – объясняет Владимир Уйба. – Затем его дорого лечат, причем препаратами широкого спектра действия: поскольку иного не позволяет бизнес-модель фармпроизводителя. То есть, вся система здравоохранения рыночного типа экономически заинтересована в том, чтобы люди болели! Только так можно окупить инвестиции в фарминдустрию.
Агенты аптечного капитала
Применительно к странам третьего мира справедливым является описательный термин «фармколония». Здесь действия крупных международных концернов связаны с еще более жесткой адаптацией местного законодательства под свои макроэкономические задачи. У больших компаний имеется разветвленная агентурно-лобистская сеть, которая охватывает все уровни управления системой здравоохранения – от администрации медучреждений до представителей органов законодательной власти. Особым звеном этого лобби являются научно-исследовательские организации здравоохранения. Как правило, вся медицинская наука в фармколониях обслуживает интересы большой международной финансовой митрополии.
В этой связи остается нераскрытой или табуированной в странах третьего мира тема предиктивной медицины с производством природоподобных препаратов. Это хорошо видно по росту онкологических заболеваний в государствах, которые рассматриваются фармгигантами в качестве периферийной потребительской базы.
Типичный пример – Китай или Россия, где выявление онкологии происходит преимущественно на запоздалых стадиях, когда лечение становится очень дорогим. При этом на онкологические заболевания у нас приходится 20% причин смертности. За последние 10 лет заболеваемость россиян раком выросла почти на четверть.
Вместе с тем, если посмотреть на показатель продолжительности жизни как на экономическую категорию в связи с валовым внутренним продуктом, то окажется, что этот показатель, рассчитанный институтом Народнохозяйственного Прогнозирования РАН, при увеличении продолжительности жизни всего на один год, дает заметный прирост ВВП даже для республики Коми, которая находится в малонаселенных северных широтах.
Коечная оптимизация – путь в пещеру
Не стоит забывать, что нацпроектами поставлена задача увеличить продолжительность жизни в РФ с 72 до 80 лет к 2030 году.
– Опыт пандемии доказывает, что наилучшим образом к выполнению этой задачи подходит та система здравоохранения, которая имеет наиболее развернутую сеть стационарного обслуживания с высоким процентом коечного фонда – говорит Владимир Уйба. – А также та, где принят предиктивный стандарт медицины, а терапевтические практики поддерживаются сильной иммунной системой пациента.
Эти слова являются наилучшим посмертным эпикризом для реформы здравоохранения в РФ, идеологическим концептом которой была именно оптимизация медучреждений и сокращение коечного фонда.
– Предиктивная диспансеризация и ранняя диагностика оказываются гораздо более эффективной защитой перед пандемией, чем ожидание появления блок-бастерного препарата по очень высокой цене и с ограниченной географией применения, – подытожил Уйба.
Выходит, что лучшая защита от коронавируса – это армия квалифицированных пульмонологов в регионах и наличие хорошо оснащенных больниц, условно говоря, «в каждой деревне».
Природоподобные технологии: перспективы РФ
Развитие технологий телемедицины позволяют сделать систему предиктивной диагностики и проактивной медицины с преимущественным плавным переходом на природоподобные препараты как удаленной, так и распределенной по уровню сложности заболеваний. Заявки можно маршрутизировать в свободные мощности после обработки запроса по категориям врачей или уровням научно-исследовательских центров. Такая система сначала распределяет пациентов на межмуниципальном уровне, а затем и на межрегиональном. В будущем ее можно масштабировать на страны ЕАЭС.
Необходим рост предиктивной медицины в структуре затрат отрасли, а также ее развитие с использованием технологий искусственного интеллекта на отечественных программно-аппаратных средах. Важно, что РФ имеет шанс стать одним из лидеров в области развития фармацевтических природоподобных технологий.
Кроме того, имеет смысл реализация масштабной программы импортозамещения дорогостоящих фармпрепаратов российскими дженериками, а также дорогого иностранного диагностического оборудования.
Россия может претендовать на 5-10% международного рынка предиктивной медицины. Для достижения этой планки необходимо инструментально обеспечить ее российскими программно-аппаратными средами, российскими датчиками, протоколами, искусственными помощниками в системе здравоохранения, основанными на российском софте и протоколах лечения. В этом и заключается ассиметричный ответ РФ, который мог бы оплодотворить цифровую трансформацию системы здравоохранения. Важно, что сейчас этот путь Россия может проделать, даже не изменяя общий объем запланированных затрат.
Автор: Андрей Троянский
Комментариев пока нет