Общий рынок венчурного финансирования в России за текущий год составил 1 млрд рублей. Это мизер и приговор для планов перевода российской экономики с сырьевой модели на индустриально-технологическую. За три года инвестиции в стартапы сократились в десять раз. В первом полугодии 2022 года в России было закрыто 82 венчурных сделки, а в 2021 — 311 сделок на $2,4 млрд. Ситуацию необходимо менять.
Рынок венчурных инвестиций находится в стадии зарождения. Государство пытается его формировать, став непосредственным участником и организатором производственной кооперации. Это большой прогресс по сравнению с прежними подходами, когда государство выступало для инновационных компаний лишь в роли экскурсовода-аниматора.
Механизмы зонтичного поручительства и льготного кредитования через Фонд развития промышленности и Корпорацию МСП, Агентство Стратегических инициатив постепенно находят своих клиентов, но по-прежнему бизнес отдает предпочтение деньгам частных инвесторов перед федеральными программами. После начала СВО многие разработчики мигрировали в евразийские офшоры и в Дубай. Зачастую это объясняется вовсе не их политической нелояльностью России, а голым прагматизмом (меньше риски, более комфортные финансовые и налоговые условия, для получения кредита не надо закладывать все имущество и рисковать свободой).
В начале 2010 годов Минэкономразвития в рамках поддержки МСП предлагало регионам создавать венчурные фонды: давало бюджетное софинансирование в обмен на встречные вливания от региона. По такой модели было сформировано более 10 фондов. Однако в условиях реальной экономики к 2022 году из этой дюжины выжили единицы. Влияние «Сколково», «Иннополиса», или «Дубны» на экономику России нельзя назвать решающим. Также на рынке существуют частные венчурные фонды – однако их участие в технологических процессах является гомеопатическим.
В Фонде «Сколково» объясняют спад венчурного финансирования в РФ общемировыми тенденциями. До последнего времени модель, которая поддерживалась государством, базировалась на успешном американском примере. Однако есть два ключевых несоответствия, которые не позволили этой модели развернуться в полную силу. Во-первых, западная схема строится на значительной избыточной ликвидности (чего в РФ не наблюдалось вообще никогда): это масса свободных денег у институциональных инвесторов и корпораций. Во-вторых, на западе иная структура спроса на наукоемкую продукцию. Часть изделий у них закупается в буквальном смысле по госплану. В России отсутствуют механизмы принуждения корпораций к технологическому росту. Нет ни единой системы технических требований обязательных к применению (как в Китае и США), ни добровольно-принудительных механизмов участия в проектах венчурного капитала (как в США и ЕС).
Сторонники рыночного подхода высказывают робкую надежду, что большое количество рублей на депозитах российских компаний после начала СВО и рост денежной массы заставит получателей прибыли направить финансы в работу. При этом ссылаются на опыт Ирана, чей фондовый рынок во время аналогичных внешних санкций вырос в 6-7 раз. Инвесторы активно понесли деньги в реальный бизнес, чтобы их не обесценила инфляция. Пример замечательный, но с одной оговоркой. Дело в том, что у иранских инвесторов отсутствовала альтернатива в виде финансовых спекуляций, у них действительно не оставалось выбора, кроме как отдать деньги «в работу». У российских инвесторов такая альтернатива есть.
В России благодаря прямым вливаниям бюджета и частично благодаря гособоронзаказу восстановился высокий статус научной школы. Однако механизмы присвоения и внедрения результатов научной деятельности (РНД) в нашей стране пока только складываются. Отсутствует достоверный реестр инновационных разработок, которым можно пользоваться (*например, при подборе зарубежных аналогов). Нет закона об обязательном раскрытии технических данных для импортируемой продукции.
Важнейшая нерешенная проблема – это экспертиза инноваций. Среди огромной массы предлагаемых технических решений, кто-то должен сначала отобрать то, что способно создавать высокую добавленную стоимость и окупаться. Государство возлагает особые надежды на региональные центры (местные агентства развития, агентства стратегических инициатив) которые создаются в рамках Регионального инвестиционного стандарта. Чаще всего, собственных средств разработчика хватает только на проект. Все последующие этапы от создания прототипа до выхода в серийное производство невозможны внешней финансовой поддержки.
Типичная ситуация для России сейчас – это в лучшем случае объединение вузовских стартапов в команду по поиску вероятных инвестиций. А в худшем – самостоятельное метание по рынку в поисках заинтересованного заказчика.
Но самый главный нюанс: заинтересованность этого самого заказчика в инновациях вовсе не является данностью (как пишут в учебниках по экономике). И даже наоборот: заказчики в подавляющей своей массе настроены против перемен, потому что перемены создают риски.
Нужен стимулирующий механизм. Опыт высокоразвитых экономик подсказывает, что повышать планку прогресса можно обязательными техстандартами (за уклонение – огромные штрафы) или добровольно-принудительными сборами с корпораций в венчурные фонды (то, что взято на развитие – должно приносить прибыль). Также можно пользоваться плановыми методами нормирования прибыли. Они весьма эффективно применяются в КНР. Часть полученной прибыли компания обязуется инвестировать в развитие основных фондов, обновление производства, оборудования, внедрение инноваций. Ни то, ни другое ни, третье в России пока массово не применяется. Однако благодаря перспективным практикам регионов, вырисовываются интересные решения.
Компромиссным вариантом для России и образцом, достойным тиражирования является технико-внедренческий опыт Москвы. Самый крупный финансовый субъект России изначально выстраивает механизмы венчурных инвестиций по отраслевому принципу. Между госзаказчиком и потенциальным стартапом создается венчурная прослойка, структура, предельно погруженная в специфику производственных отношений. Возникает абсолютно объективная картина: с четким пониманием, где матчасть стагнирует из-за древних технологий, а где применение новейших разработок может оказаться авантюрным. Консервативным заказчикам такой подход к прогрессу очень трудно оспорить.
На конкретном примере: специальный «Фонд транспортные инновации Москвы» коллекционирует для города все ноу-хау, достойные применения. Изначально такие решения несли в Департамент транспорта мегаполиса. Но не все несли, и не все доносили. Поэтому был создан Фонд, который стал выполнять роль единого окна для верификации стартапов на предмет вхождения в капитал, займов и прочих инструментов венчурного финансирования. Это микроакселератор для наукоемкого бизнеса. Этой некоммерческой организации есть собственная транспортная лаборатория, где проводится техническая экспертиза инновационных решений.
По мнению первого вице-премьера Андрея Белоусова, в правовом будущем венчурных инвестиций ключевую роль играет легализация «малых технологических компаний». Это определение появилось в законе о технологическом суверенитете. «Нужно создать четкую систему бесшовного развития и роста этих компаний, начиная от технологических команд, от технологических стартапов до компаний, так называемых «единорогов», – считает Белоусов.
Автор: Андрей Троянский
Комментариев пока нет