«У нас сейчас есть уникальная возможность перевести локомотив всего реального сектора на новые рельсы и существенно повысить свои позиции с учетом меняющейся структуры глобального рынка. Проще говоря, все, что мы сейчас в ускоренном темпе производим в первую очередь для внутреннего потребления, завтра будем в еще больших объемах поставлять на экспорт», – сказал Денис Мантуров в ходе координационного совета по промышленности. По словам министра, перестройка структуры промышленности связана сейчас не только с пандемией. «Мы готовим наш реальный сектор к абсолютно новой реальности, новым запросам и моделям потребительского спроса, если хотите, к новому жизненному укладу, который формируется во всем мире сегодня», – отметил он.
Впервые за два последних десятилетия чиновники в РФ начали рассуждать о технологическом суверенитете России. Это интересно. Иносказательный посыл Мантурова – распаковывается на две «легенды»: перспективную и ущербную.
Начнем с первой. У Российской Федерации действительно уцелели определенные конкурентные наработки в промышленности и энергетике. Внушает робкий оптимизм стремление государства заняться настоящим импортозамещением (см. законопроект о квотировании закупок национальных производителей, лоббируемый вице-премьером Юрием Борисовым). Закон еще не принят и в правительстве страны у него есть не только сторонники. Но глобальные экономические процессы дают ему реальные шансы, о которых еще в конце 2019 года можно было только мечтать. На внешнем рынке у России неплохие позиции в нише вооружений, ядерной энергетике, освоении космоса. На внутреннем – локомотивом развития могут стать нацпроекты: т.е. собственная (создаваемая на российских заводах) гражданская авиация, судостроение, турбины, строительная техника, металлургия, сельскохозяйственные машины, графены, TFT-матрицы, медицинское оборудование, лекарства, вакцины и т.п. Отдельная история – крупные инфраструктурные проекты в регионах. Они тоже работают на прочность технологического суверенитета РФ, хотя не связаны напрямую с импортозамещением.
Теперь о грустном: природа мировой экономики такова, что, условно говоря, Россия сегодня меняет один атомный реактор на один миллион айфонов.
Никаких рынков, кроме рынка доллара в мире не осталось. Внутренний рынок юаня есть, но он от всех закрыт, и Китай сам себе с радостью произведет миллион условных айфонов, – только материалы и энергию извне подавай…
Перед РФ остается единственная объективная перспектива: продолжать обслуживать рынок доллара, оплачивая издержки глобального кредитора реальными активами. Ведь собственного печатного станка, как США или КНР, у России нет. А это значит, что совершить реиндустриализацию на свои деньги, как это, например, сделали в предвоенном СССР, Москва не сможет. Рассчитывать на внутренний платежеспособный спрос в условиях растущей безработицы в сегменте малого и среднего бизнеса – также бессмысленно. Новые технологии, как показывает практика, спонсируются зарубежными партнерами на долевых основаниях – только под процент участия в будущей прибыли предприятия. А это значит, что пока единственным (из доступных) способов промышленного развития для страны остается – сначала снижение общего уровня заработной платы и только потом (при благоприятных условиях) приток инвестиций извне. Вопрос недофинансированности реального сектора и полного отсутствия суверенной финансовой политики в РФ на протяжении последних 20 лет регулярно поднимает академик Сергей Глазьев. Очередной призыв эмитировать деньги для собственной промышленной базы был озвучен накануне в большой программной статье Сергея Юрьевича.
Здесь пошагово приведены расчеты Сергея Глазьева, как вдохнуть жизнь в российскую индустриализацию:
– Необходимо создать эмиссионный механизм рефинансирования Банком России коммерческих банков под увеличение их кредитных требований к предприятиям реального сектора в меру роста финансовых потребностей развивающейся экономики. Наш собственный и мировой опыт позволяет сконструировать оптимальные механизмы денежного предложения, замкнутые на кредитование реального сектора экономики и приоритетные направления ее развития. Для этого следует увязать условия доступа коммерческих банков к рефинансированию со стороны Центрального банка с обязательствами по целевому использованию получаемых от государства кредитных ресурсов для финансирования производственных предприятий и приоритетных направлений хозяйственной деятельности. Это можно сделать комбинацией косвенных (рефинансирование под залог облигаций и векселей платежеспособных предприятий) и прямых (софинансирование государственных программ, предоставление госгарантий, кредитование специальных инвестиционных контрактов) способов денежного предложения. Посредством ломбардного списка ЦБ и лимитов госгарантий государство сможет избирательно воздействовать на денежные потоки, обеспечивая расширенное воспроизводство системообразующих предприятий, благоприятные условия для роста экономической активности и привлечения инвестиций в приоритетные направления развития. При этом ставка рефинансирования не должна превышать среднюю норму прибыли в обрабатывающей промышленности (в соответствии с международной практикой в условиях структурного кризиса она должна находиться в пределах 1–4%), а сроки предоставления кредитов должны соответствовать типичной длительности научно-производственного цикла производства машиностроительной продукции (5-7 лет).
Глазьев предлагает сначала реанимировать финансовые функции самоупразднившегося государства, и только после этого заниматься индустриализацией. Лишь при таких исходных данных уместно проводить аналогию с 30-ми годами XX века, когда страна совершила индустриализацию, пользуясь глобальным экономическим кризисом. У СССР был свой печатный станок, свой закрытый денежный контур и свой ненасыщенный рынок; своя двойная система финансов (внутренний и внешний рынки), что и позволяло осуществлять маневры самостоятельно (без привязки к МВФ и ФРС – как это происходит сегодня). Поэтому в страну можно было затащить работать иностранных специалистов и технологии. Построенные предприятия были ориентированы именно на внутренний рынок.
Пока эти прописные истины остаются за гранью восприятия финансовой администрации РФ. Из этого следует естественный логический штамп нескончаемой «суперджетовщины» – Россию снова бросают на завоевание внешних рынков. Проще говоря, страна продолжит менять АЭС на айфоны. А вариант суверенного финансирования собственной промышленной базы правительством попросту умалчивается, как будто его не существует в природе. Глазьев вещает в пустоту. Не случайно в словах Дениса Мантурова о перспективах индустриального переформатирования РФ в качестве стратегической цели снова используется идея экспорта. Эта «морковка» теряет здравый смысл.
Аналитический портал о проблемах экономики Aftershock перевел этот посыл на русский: в связи с переориентацией Китая на суверенитет и внутренний рынок, в мировом разделении труда освобождается место китайца по пошиву тапок, футболок и локализации грязных производств. Занять его мечтают Вьетнам, Индия и Россия. Только на такую долю в переделе мирового рынка РФ и может рассчитывать в формате предполагаемой усеченной «реиндустриализации». Тапки и футболки нам, скорее всего, не светят, остаются – грязные производства. Ничего современного с высокой добавленной стоимостью России запросто никто не отдаст. В «благословенном» 2013 году бюджет страны получал почти 60 долларов с каждого барреля нефти, ушедшего на экспорт. А сегодня получает что-то в районе 1$ (одного доллара). Нужна другая финансовая идеология.
Автор: Андрей Троянский
Комментариев пока нет